Дети войны

Детство, растоптанное войной

По известной статистике Великая Отечественная война унесла около 27 млн. жизней граждан Советского Союза. Из них около 10 млн. – солдаты, остальные – старики, женщины, дети. Но статистика молчит о том, сколько детей погибло в годы Великой Отечественной войны. Таких данных просто нет. Война искалечила тысячи детских судеб, отняла светлое и радостное детство. Дети войны, как могли, приближали Победу в меру своих, хоть и маленьких, хоть и слабых, сил. Они хлебнули горя полной чашей, может быть, слишком большой для маленького человека, ведь начало войны совпало для них с началом жизни… Сколько их было угнано на чужбину… Сколько убито нерождёнными…

Сотни тысяч мальчишек и девчонок в годы Великой Отечественной шли в военкоматы, прибавляли себе год-два и уходили защищать Родину, многие погибали за нее. Дети войны зачастую натерпелись от нее не меньше, чем бойцы на фронте. Попранное войной детство, страдания, голод, смерть рано сделали ребятишек взрослыми, воспитав в них недетскую силу духа, смелость, способность к самопожертвованию, к подвигу во имя Родины, во имя Победы. Дети воевали наравне со взрослыми и в действующей армии, и в партизанских отрядах. И это были не единичные случаи. Таких ребят, по данным советских источников, во время Великой Отечественной войны были десятки тысячи.

Вот имена некоторых из них: Володя Казьмин, Юра Жданко, Леня Голиков, Марат Казей, Лара Михеенко, Валя Котик, Таня Морозова, Витя Коробков, Зина Портнова. Многие из них так воевали, что заслужили боевые ордена и медали, а четверо: Марат Казей, Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков, стали Героями Советского Союза. С первых дней оккупации мальчишки и девчонки начали действовать на свой страх и риск, который действительно был смертельным.

Ребята собирали оставшиеся от боёв винтовки, патроны, пулемёты, гранаты, а затем передавали всё это партизанам, конечно, они серьёзно рисковали. Многие школьники, опять же на свой страх и риск, вели разведку, были связными в партизанских отрядах. Спасали раненных красноармейцев, помогали устраивать подпольщикам побеги наших военнопленных из немецких концлагерей. Поджигали немецкие склады с продовольствием, техникой, обмундированием, фуражом, взрывали железнодорожные вагоны и паровозы. На "детском фронте" воевали как мальчики, так и девочки. Особенно массовым он был в Белоруссии.

В частях и подразделениях на фронте вместе с бойцами и командирами нередко воевали подростки 13-15 лет. В основном это были дети, лишившиеся своих родителей, в большинстве случаев убитых или угнанных немцами в Германию. Дети, оставшиеся в разрушенных городах и сёлах становились беспризорными, обречёнными на голодную смерть. Страшно и трудно было остаться на оккупированной врагом территории. Детей могли отправить в концлагерь, вывезти на работы в Германию, превратив в рабов, сделать донорами для немецких солдат и т.д.

Кроме этого, немцы в тылу совсем не стеснялись, и со всей жестокостью расправлялись с детьми. "...Часто из-за развлечений группа немцев на отдыхе устраивала себе разрядку: бросали кусок хлеба, дети бежали к нему, а вслед им автоматные очереди. Сколько детей погибло из-за таких забав немцев по всей стране! Опухшие от голода дети могли что-то взять, не смысля, съестное у немца, и тут же очередь из автомата. И наелся ребенок навек!" (Солохина Н.Я., Калужская область, г. Людиново, из статьи «Мы родом не из детства», «Мир новостей», №27, 2010, с. 26).
Поэтому, проходящие по этим местам части Красной Армии чутко относились к таким ребятам и часто забирали их с собой. Сыны полков – дети военных лет воевали против немецких оккупантов наравне со взрослыми. Маршал Баграмян вспоминал, что смелость, отвага подростков, их изобретательность в выполнении заданий поражали даже старых и опытных солдат.

"Федя Самодуров. Феде 14 лет, он воспитанник мотострелковой части, которой командует гвардии капитан А. Чернавин. Подобран был Федя на своей родине, в разрушенном селе Воронежской области. Вместе с частью участвовал в боях за Тернополь, с пулемётным расчётом вышибал немцев из города. Когда почти весь расчёт погиб, подросток вместе с уцелевшим бойцом взялся за пулемёт, долго и упорно отстреливаясь, задержал врага. Федя был награждён медалью «За отвагу».
Ваня Козлов. Ване 13 лет, он остался без родных и уже второй год находится в мотострелковой части. На фронте он доставляет пищу, газеты и письма бойцам в самых сложных условиях.
Петя Зуб. Не менее трудную специальность избрал себе Петя Зуб. Он давно решил стать разведчиком. Родители его убиты, и он знает, как можно рассчитаться с проклятым немцем. Вместе с опытными разведчиками добирается до врага, сообщает по радио его местонахождение, и артиллерия по их указке даёт огонь, сокрушая фашистов". («Аргументы и факты», №25, 2010, с. 42).

Воспитанник 63-й гвардейской танковой бригады Анатолий Якушин за спасение жизни командира бригады получил орден Красной Звезды. Примеров героического поведения детей и подростков на фронте существует достаточно много…

Таких ребят во время войны погибло и пропало без вести очень много. В повести Владимира Богомолова «Иван» можно прочитать о судьбе юного разведчика. Родом Ваня был из Гомеля. В войну погибли его отец и сестрёнка. Мальчику пришлось пережить многое: он был и в партизанах, и в Тростянце – в лагере смерти. Массовые расстрелы, жестокое обращение с населением вызывали и у детей огромное желание мстить. Попадая в гестапо, подростки проявляли удивительные мужество и стойкость. Вот как описывает автор гибель героя повести: "...21 декабря сего года в расположении 23-го армейского корпуса, в запретной зоне близ железной дороги, чином вспомогательной полиции Ефимом Титковым был замечен и после двухчасового наблюдения задержан русский, школьник 10 – 12 лет, лежавший в снегу и наблюдавший за движением эшелонов на участке Калинковичи – Клинск... На допросах держался вызывающе: не скрывал своего враждебного отношения к немецкой армии и Германской империи. В соответствии с директивой Верховного командования вооруженными силами от 11 ноября 1942 года расстрелян 25.12.43 г. в 6.55".

Девочки тоже активно участвовали в подпольной и партизанской борьбе на оккупированной территории. Пятнадцатилетняя Зина Портнова приехала из Ленинграда к родственникам в 1941 г. на летние каникулы в деревню Зуй Витебской области. Во время войны стала активным участником Обольской антифашистской подпольную молодёжной организации «Юные мстители». Работая в столовой курсов переподготовки немецких офицеров, по указанию подполья отравила пищу. Участвовала в других диверсиях, распространяла листовки среди населения, по заданию партизанского отряда вела разведку. В декабре 1943 г., возвращаясь с задания, она была арестована в деревне Мостище и опознана предателем. На одном из допросов, схватив со стола пистолет следователя, застрелила его и ещё двух гитлеровцев, пыталась бежать, но была схвачена, зверски замучена и 13 января 1944 г. расстреляна в тюрьме г. Полоцка.

А шестнадцатилетняя школьница Оля Демеш со своей младшей сестрой Лидой на станции Орша в Белоруссии по заданию командира партизанской бригады С. Жулина взрывали с помощью магнитных мин цистерны с горючим. Конечно, девчонки привлекали к себе куда меньше внимания немецкой охраны и полицаев, чем мальчики-подростки или взрослые мужчины. Но ведь девочкам впору в куклы было играть, а они сражались с солдатами вермахта!

Тринадцатилетняя Лида часто брала корзину или сумку и уходила на железнодорожные пути собирать уголь, добывая разведданные о немецких военных эшелонах. Если ее останавливали часовые, она объясняла, что собирает уголь, чтобы отапливать комнату, в которой живут немцы. Маму Оли и младшую сестрёнку Лиду фашисты схватили и расстреляли, а Оля продолжала бесстрашно выполнять задания партизан. За голову юной партизанки Оли Демеш фашисты обещали щедрую награду – землю, корову и 10 тысяч марок. Копии ее фотографии были розданы и разосланы всем патрульным службам, полицаям, старостам и тайным агентам. Захватить и доставить ее живьем – таков был приказ! Но поймать девочку не удалось. Ольга уничтожила 20 немецких солдат и офицеров, пустила под откос 7 вражеских эшелонов, вела разведку, участвовала в «рельсовой войне», в уничтожении немецких карательных подразделений.

С первых дней войны у детей было огромное желание хоть чем-нибудь помочь фронту. В тылу дети изо всех сил помогали взрослым во всех делах: участвовали в противовоздушной обороне – дежурили на крышах домов во время вражеских налетов, строили оборонительные укрепления, собирали черный и цветной металлолом, лекарственные растения, участвовали в сборе вещей для Красной Армии, работали на воскресниках.

Сутками трудились ребята на заводах, фабриках и производствах, встав за станки вместо ушедших на фронт братьев и отцов. Дети трудились и на оборонных предприятиях: делали взрыватели к минам, запалы к ручным гранатам, дымовые шашки, цветные сигнальные ракеты, собирали противогазы. Работали в сельском хозяйстве, выращивали овощи для госпиталей. В школьных пошивочных мастерских пионеры шили для армии белье, гимнастерки. Девочки вязали теплые вещи для фронта: варежки, носки, шарфы, шили кисеты для табака. Ребята помогали раненым в госпиталях, писали под их диктовку письма родным, ставили для раненых спектакли, устраивали концерты, вызывая улыбку у измученных войной взрослых мужчин. Об одном таком концерте есть трогательное стихотворение у Е. Евтушенко:

"В палате выключили радио...
И кто-то гладил мне вихор.
В Зиминским госпитале раненым
Давал концерт наш детский хор..."

А тем временем голод, холод, болезни в два счета расправлялись с хрупкими маленькими жизнями.
Ряд объективных причин: уход учителей в армию, эвакуация населения из западных районов в восточные, включение учащихся в трудовую деятельность в связи с уходом на войну кормильцев семьи, передача многих школ под госпитали и др., помешали развёртыванию в СССР во время войны всеобщего семилетного обязательного обучения, начатого в 30-е годы. В оставшихся учебных заведениях обучение велось в две-три, а иногда и четыре смены. При этом дети вынуждены были сами запасать дрова для котельных. Учебников не было, а из-за нехватки бумаги писали на старых газетах между строчками. Тем не менее, открывались и новые школы, создавались дополнительные классы. Для эвакуированных детей создавались школы-интернаты. Для той молодежи, которая в начале войны оставила школу и была занята в промышленности или в сельском хозяйстве, в 1943 году были организованы школы рабочей и сельской молодежи.

В летописи Великой Отечественной войны до сих пор остаётся ещё много малоизвестных страниц, например, судьба детских садов. "Оказывается, в декабре 1941-го в осажденной Москве в бомбоубежищах работали детские сады. Когда враг был отброшен, они возобновили свою работу быстрее, чем многие вузы. К осени 1942 года в Москве открылись 258 садиков!

Более пятисот воспитателей и нянь осенью 1941-го рыли окопы на подступах к столице. Сотни работали на лесозаготовках. Воспитательницы, еще вчера водившие с детьми хоровод, сражались в московском ополчении. Под Можайском героически погибла воспитательница детскою сада Бауманского района Наташа Яновская. Воспитатели, оставшиеся с детьми, не совершали подвигов. Они просто спасали малышей, у которых отцы воевали, а матери стояли у станков. Большинство детских садов во время войны стали интернатными, дети находились там днем и ночью. И чтобы накормить детей в полуголодное время, охранить их от холода, дать им хоть капельку уюта, занять их с пользой для ума и души – для такой работы необходимы были огромная любовь к детям, глубокая порядочность и безграничное терпение". (Д. Шеваров «Мир новостей», №27, 2010, с. 27).

"Играйте же, дети
Растите на воле!
На то вам и красное
Детство дано", – писал Некрасов Н.А., но война лишила и детсадовцев «красного детства». Рано повзрослели и эти маленькие детишки, быстро разучившись шалить и капризничать. На детские утренники в садики приходили из госпиталей выздоравливающие бойцы. Раненые солдаты долго аплодировали маленьким артистам, улыбаясь сквозь слезы... Тепло детского праздника согревало израненные души фронтовиков, напоминало о доме, помогало вернуться с войны невредимыми. Ребята из детских садов и их воспитательницы тоже писали письма солдатам на фронт, посылали рисунки, подарки.

У детей изменились игры, появилась "…новая игра – в госпиталь. В больницу играли и раньше, но не так. Теперь раненые для них – реальные люди. А вот в войну играют реже, потому что никто не хочет быть фашистом. Эту роль у них выполняют деревья. В них стреляют снежками. Научились оказывать помощь пострадавшим – упавшим, ушибленным". Из письма мальчика фронтовику: "Мы раньше тоже часто играли в войну, а теперь гораздо реже – надоела война, скорее бы она кончилась, чтобы мы опять хорошо жили…" (Там же).

В связи с гибелью родителей в стране появилось много беспризорных детей. Советское государство, несмотря на тяжелое военное время, все же выполняло свои обязательства перед детьми, оставшимися без родителей. Для борьбы с безнадзорностью была организована и открыта сеть детских приемников и детских домов, организовано трудоустройство подростков. Многие семьи советских граждан стали брать к себе на воспитание детей-сирот, где они обрели себе новых родителей. К сожалению, далеко не все воспитатели и руководители детских учреждений отличались честностью и порядочностью. Вот некоторые примеры.

"Осенью 1942 г. в Починковском районе Горьковской области были пойманы одетые в лохмотья дети, воровавшие картофель и зерно с колхозных полей. Выяснилось, что «урожай собирали» воспитанники районного детского дома. И делали они это отнюдь не от хорошей жизни. При проведении дальнейшего расследования местные милиционеры раскрыли преступную группу, а, по сути, банду, состоявшую из сотрудников данного учреждения. Всего по делу были арестованы семь человек, в том числе директор детдома Новосельцев, бухгалтер Сдобнов, кладовщица Мухина и другие лица. При обысках у них были изъяты 14 детских пальто, семь костюмов, 30 метров сукна, 350 метров мануфактуры и другое незаконно присвоенное имущество, с большим трудом выделенное государством в это суровое военное время.

Следствие установило, что путем недодачи полагающейся нормы хлеба и продуктов указанные преступники только в течение 1942 г. расхитили семь тонн хлеба, полтонны мяса, 380 кг сахара, 180 кг печенья, 106 кг рыбы, 121 кг меда и т.д. Все эти дефицитные продукты работники детдома распродавали на рынке либо просто сами проедали. Только один товарищ Новосельцев ежедневно получал на себя и членов своей семьи пятнадцать порций завтраков и обедов. За счет воспитанников неплохо питался и остальной обслуживающий персонал. Детей же кормили «блюдами», приготовленными из гнилья и овощей, ссылаясь при этом на плохое снабжение. За весь 1942 г. им лишь один раз выдали по одной конфетке к 25-й годовщине Октябрьской революции… И что самое удивительное, директор детдома Новосельцев в том же 1942 г. получил от наркомата просвещения почетную грамоту за отличную воспитательную работу. Все эти фашисты заслуженно были приговорены к длительным срокам заключения". (Зефиров М.В., Дектярёв Д.М. «Всё для фронта? Как на самом деле ковалась победа», с. 388-391).

"Аналогичные случаи преступлений и невыполнения педагогическими работниками своих обязанностей выявлялись и в других регионах. Так, в ноябре 1942 г. в Саратовский городской комитет обороны было направлено специальное сообщение о тяжелом материально-бытовом положении воспитанников детских домов… Интернаты отапливаются плохо или вообще находятся без топлива, теплой одеждой и обувью дети не обеспечены, в результате несоблюдения элементарных социально-гигиенических правил наблюдаются инфекционные заболевания. Воспитательная работа запущена… В интернате в селе Нестерове в некоторые дни дети вовсе не получали хлеба, словно проживали не в тыловой Саратовской области, а в блокадном Ленинграде. Учеба из-за отсутствия учителей и нехватки помещений была давно заброшена. В интернатах Ровенского района, в селе Волкове и других, дети также по нескольку дней вообще не получали хлеба". (Там же с. 391-392).

«Ах, война, что ж ты сделала, подлая...» За долгих четыре года, которые продолжалась Великая Отечественная война, дети, от малышей до старших школьников, сполна испытали все её ужасы. Война каждый день, каждую секунду, каждый сон и так на протяжении почти четырёх лет. А ведь война в сотни раз страшнее, если видеть ее детскими глазами… И никакое время не сможет вылечить раны от войны, тем более детские. «Эти годы, что были когда-то, горечь детства забыть не дает…»

Дети войны

Воспоминания Серебряковой М.Н.

Отправлено 5 мар. 2015 г., 03:49 пользователем Ирина Домрачева

Серебрякова Майя Николаевна пришла на завод после окончания авиационного техникума в 1950 году. Всю жизнь проработала в приемо-сдаточном цехе № 20 – мастером, старшим мастером, технологом. В 1981 году вышла на пенсию, но ее еще долгое время приглашали, и она выходила помочь родному цеху.

22 июня 1941 года наша семья встретила в белорусском городе Белосток. Мы переехали туда, чтобы быть поближе к родственникам. Мамин брат Борис Николаевич был военный. Он в первые же дни ушел на фронт. Семьи военных отправились в эвакуацию, и мы с ними. Через трое суток нашего пути впереди уже были немцы. Нам пришлось остаться в деревне Пекари Гродненского района. Нас приютила белорусская семья по фамилии Бодич. Я бы поставила этим людям памятник. Они много помогали партизанам, русским семьям. За это немцы сожгли их хутор, а одного из братьев – дядю Володю – расстреляли у нас на глазах, детей отправили в Германию.

Белоруссия – это республика партизан. И конечно, нам невозможно было оставаться в стороне. Нам пришлось пережить все ужасы войны. Маму, меня и сестру отправили сначала в концлагерь под городом Волковыск, а затем, в 1944 году перевели в концлагерь под Белостоком, а оттуда в Восточную Пруссию. В Кенигсберге нам пришлось работать на пивоваренном заводе «Брауэн Шимбуш» до апреля 1945 года.
8 апреля 1945 года нас освободили советские войска. Так закончились наши страдания. После войны мы вернулись на Родину в Казань, где начали новую трудовую жизнь.
За четыре года войны мы прошли через огонь, кровь и горе всех людей. Я преклоняюсь перед белорусским народом, который сам погибая спасал пленных, еврейские семьи и оказывал помощь всем, кто в этом нуждался. Не случайно в республике погибли каждый четвертый человек. Погибли и все взрослые из семьи Бодич, наших спасителей.
Светлая им память.

Белова Людмила Михайловна

Мое военное детство

Белова (Сидорова) Людмила Михайловна. Родилась 9 мая 1934 г. Есть дочь и внук.

Я родилась в 1934 г. в маленьком провинциальном городке Бор на берегу Волги. Напротив, на другом высоком берегу, стоит большой промышленный город Нижний Новгород (тогда он назывался Горький).

Помню себя с трёх лет, когда мы с сестрой-близняшкой Тамарой бегали босиком по улице. Жили мы на окраине города, называвшейся Палкино. Длинная улица, состоявшая, в основном, из деревянных домов, проходила через весь городок и заканчивалась глубоким оврагом. Недалеко от этого оврага и стоял наш небольшой домик в три окна. В передней части дома жили хозяева, наши дальние родственники, а мои родители снимали заднюю половину, комнату с двумя окнами, выходившими в сад. Помню несколько грушевых деревьев. Глубокой осенью, когда пожелтевшая листва густым ковром покрывала землю, мы, вооружившись палками, копошимся в этой листве в поисках последних уже перезревших и почерневших груш. Запомнились также два великолепных куста пионов, цветущих весной под окнами.

Внутри крытого двора под самой крышей крепились качели, на которых мы катались вместе с дочкой хозяйки, Валей. В самом углу двора около ворот стояла большая плетёная корзина со стекляшками. Это наше первое хобби — сбор цветных стёкол, разбитых чашек и блюдец с разнообразными рисунками. Нам очень нравилось ходить по задворкам и собирать их. Нам разрешалось ходить везде, кроме оврага. Он представлялся нам чем-то страшным и угрожающим. Передние окна домов выходили на просторные луга, простирающиеся до русла Волги.

Метрах в ста от домов стояло много лодок. Сюда каждую весну подходила вода во время разлива, и берег оживал, собирался народ, играли на гармошке, пели. Это время запомнилось мне счастливым и безоблачным. Но не обходилось и без приключений, запомнился такой случай. Наша хозяйка с ведрами на коромысле пошла за водой, колодец был на соседней улице, и мы с сестрёнкой увязались за ней. Вдруг, откуда ни возьмись, на нас устремился целый рой пчёл. Мы с криками и воплями помчались обратно домой, пчёлы за нами. Пчёл почему-то привлекли наши кудрявые густые волосы, и они облепили наши головы. Боль от укусов была такая нестерпимая, что мы потеряли сознание. Очнулись уже лёжа на полу в комнате, вокруг нас хлопочут женщины и врач в белом халате, мама с плачем вычёсывает пчёл из наших волос и кладёт на тарелку. Сильно болела голова, но благодаря усилиям врача, мы живы.

Через некоторое время в связи с приездом семьи сестры хозяйки родители были вынуждены выехать из дома, где прошло наше раннее детство. Мы переехали в дом к бабушке Мане (матери моей мамы). Мама моя была домохозяйка, отец работал заведующим магазином, затем базы, был отличником торговли. Домой приходил поздно вечером, уходил рано утром.

Но вот наступает лето 1941 года. Первый день войны застаёт нашу семью на отдыхе у знакомого отца — лесника. Собираем грибы в лесу и вдруг тревожное известие, началась война. Срочно поехали домой. Все взрослые в сильном волнении. Отца сразу же вызывают повесткой в военкомат. Помню его проводы, все плачут, паром медленно отплывает от берега, смотрим ему вслед, машем руками.

Для нашей семьи началась трудная жизнь военного времени. Мама на работу ещё не устроилась. Месячного пособия, которое она получала за отца, едва хватало на булку хлеба. Сестра мамы посоветовала устроить нас, как детей солдата, в детский садик, где она работала воспитательницей. В детском саду мне очень нравилось, любила рисовать, читать вслух книги. Читать я научилась в пять лет по кубикам и картинкам дочки нашей прежней хозяйки, уже ходившей в школу. Я декламировала много стихов, особенно ребятне нравилась поэма Некрасова «Генерал Топтыгин», её охотно слушали и взрослые. Голодными мы в садике не были, хотя рацион был очень ограниченный — мяса, молока, масла не было.

Часто объявляли воздушную тревогу и тогда все бежали в бомбоубежище, в которое превратили овощехранилище. Во время налётов на Горький стоял страшный гул канонады, наводивший на нас страх. По всему берегу Волги в нескольких сотнях метров от нашей улицы были установлены зенитные орудия, обстреливавшие немецкие самолёты при бомбардировке города Горького, а также защищавшие железнодорожный мост, связывающий промышленный центр со всеми северными районами. Осколки снарядов сыпались и на землю, и на крыши домов. Во время каждой дневной бомбёжки мама бросала все свои дела и мчалась в садик. При ночной воздушной тревоге мы надевали на себя всю тёплую одежду, пальто, валенки, садились на кровать и ждали, когда кончится тревога. За нашим огородом были вырыты окопы, но никто во время тревоги не бежал туда прятаться, так как они не были пригодны для людей: грязь, сырость, а летом и лужи. Все предпочитали отсиживаться дома. Чтобы при грохоте зениток окна не вылетели, заклеивали их бумажными лентами. Во время ночных налётов было светло, как днём. Всем взрослым, в том числе и моей маме, приходилось дежурить ночью на улице и в случае воздушной тревоги оповещать людей. Каждую ночь дежурный ходил по улице и равномерно стучал в доску, не давая спокойно заснуть.

Фашистские самолёты с крестами на крыльях сбрасывали тысячи разноцветных фонариков на небольших парашютах для освещения зенитных батарей, но бомбили, в основном, Горький, расположенный на противоположном высоком берегу Волги. Правда, был случай, когда на нашей стороне далеко в поле упал сбитый вражеский самолёт. Тогда вся ребятня постарше кинулась туда смотреть. В их числе была и моя сестра Тамара. Она потом рассказывала, что, когда они прибежали, то увидели, как лётчик отстёгивает парашют, про самолёт она не помнит, видимо он упал в другом месте. Лётчика окружила толпа, в адрес его неслись ругательства, некоторые старались его ударить, но подъехала милиция, и его увезли.

В детском садике мы постоянно заражались друг от друга различными детскими болезнями и часто болели. Профилактических мер не было, лекарств не было, даже мыла не было, пользовались жидким мылом, которое достать было нелегко. В качестве профилактики всех до одного детей остригли наголо. Мы с сестрой, возвращаясь домой, голосили на всю улицу, так жалко было своих кудрей, но мама нас утешила, сказала, что волосы отрастут, и мы успокоились.

На питание мама распродала все ценные вещи (серьги, туфли, платья). Однажды вместе с сестрой они взяли санки и поехали в деревню для обмена вещей на картошку. Наступала весна, снег таял, было бездорожье. Их не было несколько дней. Все очень беспокоились. Мы постоянно бегали на дорогу, надеялись их встретить. Они пришли обессиленные, опухшие от голода, до дома добирались уже с помощью посторонних, а принесли всего пол мешка картошки. Бабушке стоило больших усилий их подлечить. Наконец, маме удалось устроиться на работу в мастерскую «Швейник» надомницей. Она приносила домой кипы уже скроенной одежды и белья для солдат. Её швейная машинка непрерывно стучала весь день, а иногда и ночью до рассвета, так как оплата труда была сдельная, и план нужно было выполнить обязательно. Приходилось вставать и заменять её, дав ей немного вздремнуть. Вот уже тогда я научилась технике шитья, пригодившейся мне на всю жизнь. Причём мне даже нравилось это занятие. Я с интересом мастерила модную одежду своим куклам, нравилось, что взрослые меня хвалят.

Иногда нам приходили весточки от папы. В первые годы войны он воевал под Москвой, был связистом. После войны он рассказывал, как тяжело ему приходилось в холодное ночное время ползти по глубокому снегу, иногда заходить в тыл врага для восстановления связи. После освобождения Москвы он служил в батальоне аэродромного обслуживания.

Когда нам исполнилось по 8 лет, мы пошли в школу. О портфеле мы, конечно, и не мечтали. Мама сшила нам одну на двоих сумку из куска старого ковра. В первый день мы с сестрой поссорились, так как спорили, кому её нести. Я, как всегда, победила, и сестрёнке пришлось мне уступить. Первый школьный год выдался не из лёгких. С питанием дома плохо, иногда уходим в школу голодными, поев немного кислой капусты из погреба бабушки или погрызть дуранды. Дуранда, или жмых, — это остатки семян подсолнечника после выжимания из них масла. Хлеб был по карточкам, и за ним приходилось стоять в очереди целыми ночами. Часто обессиленные женщины падали и теряли сознание от голода прямо в очереди. Да и тот хлеб, который получали, есть было невозможно: чёрный, как глина, иногда попадались целиком гнилые картофелины. На пути в школу за каждым углом нас подстерегали мальчишки, проверяли сумки и отнимали еду, приходилось спасаться бегством. Помню, как однажды одна девочка, дочь работницы, развозившей в фургоне хлеб по магазинам, принесла в класс белую булку. Невозможно высказать с какой завистью все остальные смотрели на неё и глотали слюни.

Училась я хорошо. Одна из первых решала в классе задачи. Но во второй год учёбы случилось несчастье. Я заболела воспалением лёгких. Мама несколько раз вызывала врача, но он только разводил руками, лекарств не было. У меня было сразу две болезни: коклюш и крупозное воспаление лёгких.

Бабушка пускала на постой приезжих колхозников, за что они ей платили дровами. Они приезжали с лесозаготовок на лошадях по 8-10 человек — усталые, измученные, ели, привезённые с собой, чёрные, как глина, лепёшки, с горячей водой и укладывались спать прямо на пол в нашей комнате. Чтобы пройти на нашу кровать, где мы спали с мамой, надо было перешагивать через них. В доме стоял настоящий смог, пар, копоть от испарения сушившихся портянок и сапог. Мама закутывала меня в одеяло и выносила в сени дышать свежим воздухом.

Моя болезнь была тяжёлой: в течение двух месяцев непрерывный удушающий кашель, высокая температура. Все ждали кризиса. Мама уже позвонила отцу, который служил на аэродроме, и предупредила, чтобы был готов к самому худшему. Я лежала без сознания. Я помню, что, когда пришла в себя, увидела вокруг кровати всю свою родню и врача. Я выжила. Врач была очень удивлена и сказала: «У девочки железное сердце, если её поддержать усиленным питанием, она встанет на ноги». А я уже разучилась ходить, да и не было сил. Постепенно училась ходить. В школе пришлось навёрстывать пропущенное, но мне удалось догнать своих сверстников и закончить второй класс отличницей.

Как-то после моей болезни на пасху мама послала нас с сестрой поздравить с праздником наших дальних родственников дедушку и бабушку Новожиловых. Это были великие труженики. Держали корову, с десяток овец, обрабатывали вдвоём огород около 20 соток и даже во время войны жили неплохо. Нас встретили очень радушно, угостили невиданной для нас едой — творогом, яйцами, белыми сдобными ватрушками. Старикам тогда было уже за 70, и приходилось трудно самим справляться со своим хозяйством. Они уговорили маму и забрали меня к себе. Мама была этому рада, так как это был единственный способ поправить моё здоровье усиленным питанием. Хотя мне было тогда 9 лет, помочь старикам я уже могла. В мои обязанности входила уборка в доме раз в неделю, сбор ягод и фруктов. Правда, первое время мне было нелегко мыть пол, порой темнело в глазах, и приближение субботы, когда производилась уборка, я ждала со страхом. Зато в остальные дни жилось хорошо, ходила в школу, делала уроки. Относились ко мне хорошо.

Прошло два года. Мне 11 лет. Наступил день Победы. На площади гремит музыка. Наш отец жив, но многих родственников нет. Жизнь постепенно входит в нормальное русло. Впереди много интересного: успешное окончание школы с золотой медалью, учёба в университете, работа, замужество.

Дневник Тани Савичевой

Жила до войны на 2-й линии Васильевского острова, в доме 13/6, семья Савичевых – большая, дружная и уже с поломанной судьбой. Дети нэпмана, «лишенца», бывшего владельца булочной-кондитерской и маленького кинотеатра, Савичевы-младшие не имели права ни поступать в институты, ни вступать в комсомол. Но жили и радовались. Кроху Таню, пока та была младенцем, клали по вечерам в бельевую корзину, ставили под абажуром на стол и собирались вокруг. Что осталось от всей семьи после блокады Ленинграда? Танин блокнот. Самый короткий дневник в этой книге.

Ни восклицательных знаков. Ни даже точек. И только чёрные буквы алфавита на обрезе записной книжки, которые – каждая – стали памятником её семье. Старшей сестре Жене – на букву «Ж», – которая, умирая на руках у другой сестры, Нины, очень просила достать гроб, редкость по тем временам, – «иначе земля попадёт в глаза». Бабушке – на букву «В», – которая перед смертью наказывала как можно дольше её не хоронить... и получать по её карточке хлеб. Памятником брату Лёке, двум дядям и маме, ушедшей самой последней. После того как «Савичевы умерли», 11-летняя Таня положила в палехскую шкатулку венчальные свечи со свадьбы родителей и записную книжку сестры Нины, в которой та рисовала свои чертежи, а потом сама Таня вела хронику гибели семьи и, осиротевшая и истощённая, отправилась к дальней родственнице тете Дусе. Тётя Дуся вскоре отдала девочку в детский дом, который затем эвакуировали в Горьковскую, ныне Нижегородскую область, в село Шатки, где Таня угасала ещё несколько месяцев: костный туберкулёз, дистрофия, цинга.

Таня так и не узнала, что Савичевы умерли не все, что Нина, чьим химическим карандашом для подводки глаз она написала 41-ю строку своей короткой повести, и брат Михаил, эвакуированные, выжили. Что сестра, вернувшись в освобождённый город, нашла у тёти Дуси палехскую шкатулку и передала блокнот в музей. Не узнала, что её имя звучало на Нюрнбергском процессе и стало символом Ленинградской блокады. Не узнала, что Эдита Пьеха спела «Балладу о Тане Савичевой», что астрономы назвали в её честь малую планету № 2127 – TANYA, что люди высекли её строки в граните...

Но всё это знаем мы. Знаем и помним. 9 страниц дневника Тани Савичевой уместились на одном листе этой книги. И это только начало...

Женя умерла 28 дек в 12.30 часов утра 1941 г

Бабушка умерла 25 янв 3 часа дня 1942 г

Лека умер 17 марта в 5 час утра 1942 г

Дядя Вася умер 13 апр в 2 часа ночи 1942 г

Дядя Леша 10 мая в 4 часа дня 1942

Мама 13 мая в 7.30 час утра 1942 г

Савичевы умерли

Умерли все

Осталась одна Таня